Иннокентий Михайлович Смоктуновский
Когда Кеша был маленьким, тетя поручила ему важное задание. Вручив 30 рублей, наказала отнести их в церковь в качестве пожертвования. Кеша шел, раздираемый страстями: вручить или себе оставить? И все же сделал правильный выбор. Благодарность “Храни тебя Господь!” прозвучало для него как благословение – теперь-то его жизнь точно сложится удачно! Между тем судьба приготовила мальчишке немало испытаний.
Эхо войны
Первые трудности поджидали Кешу еще в детстве -голодном и холодном. Чтобы выжить, ребенку приходилось воровать и обманывать.
Кеша в юности
А потом война, бои, плен. Тогда-то и появились на сердце первые рубцы – следы человеческой жестокости и потрясений. Когда было уже совсем невмоготу, Смоктуновский вспоминал, как в 14 лет впервые попал в театр и сразу почувствовал себя как дома. Денег на билеты не было, поэтому заветные бумажки он не раз подделывал, чтобы попасть на спектакль…
После войны Смоктуновский получил клеймо “неблагонадежный” – за то, что был в плену. Отныне жить ему дозволялось лишь в некоторых городах. Иннокентий нашел пристанище на Севере, в Норильске. Но долго жить там не смог – подхватил цингу и понял -не климат для него.
Долговязый, худой, с вьющимися непослушными волосами и голубыми, будто бездонными глазами – таким он впервые появился в московском Театре им. Ленинского комсомола, куда его согласились взять внештатно. Роли ему не предлагали, считая посредственным актером. Давало о себе знать и время, проведенное в плену: оно подарило ему тюремную пластику движений – ее было никак не искоренить…
Актер долго боролся за место под солнцем, но его нигде не принимали. “Если вы не услышите обо мне через пять лет, я начну заниматься другим делом”, – заявил он в пустоту. И сдержал бы обещание, если бы не роль, которая подарила ему славу, но отняла здоровье.
Нагрузка слишком велика
В ленинградском БДТ в Смоктуновском разглядели юродивого князя из романа Достоевского “Идиот”. На его Мышкина приезжали посмотреть из других городов и даже стран. Им по-настоящему восхищались, но никто и не догадывался, чего стоил актеру каждый выход на сцену. Он проживал спектакль, полностью сливаясь со своим героем.
“Я сыграл его двести раз и, если бы мне пришлось сыграть еще столько же, я бы сам остался больным человеком”, – признался позже Смоктуновский. За яркой театральной ролью последовали другие. Вскоре появились и киноработы: “Солдаты, “Девять дней одного года”, “Берегись автомобиля”, “Чайковский” и др.
Кадр из фильма “Берегись автомобиля”
Теперь артист мелькал везде! Он обожал свою работу, к тому же ему нужно было обеспечивать свою семью – в браке с художницей по костюмам Суламифью Кушнир подрастали сын Филипп и дочь Мария.
Бывало всякое: не раз приходилось, невзирая на плохое самочувствие, работать сверхурочно, уезжать на гастроли. Хорошо, что его всегда поддерживала супруга, которую Иннокентий Михайлович ласково называл Соломкой. Она, будучи сотрудницей театра, понимала, как важна для мужа самореализация. Сцена, отнимавшая у него силы, в то же время давала силы жить.
Иннокентий с супругой
Однажды в 1965 году, Смоктуновского спросили, что он любит больше – кино или театр. Артист ответил честно: “И то и другое дорого моему сердцу, но вынести двойную нагрузку оно не в состоянии”,
Последняя роль
Смоктуновский всегда много работал. Снимался в кино, записывал радиоспектакли и закадровый текст на телевидении. Не жалел себя, даже когда разменял седьмой десяток. Да и взрослый сын отнимал здоровье – не мог найти своего места в жизни, пристрастился к дури. В том, что Филипп пошел по кривой дорожке, Иннокентий Михайлович винил себя. Упустил парня…
Первые тревожные звоночки прозвучали в феврале 1994 года. Сначала он стал чувствовать себя неважно, а затем – микроинфаркт. Врачи тогда настоятельно рекомендовали артисту поберечься, но он не придал большого значения случившемуся. Ему казалось, что у него стальное сердце, которое все выдержит.
Единственное, на что согласился актер, – лечь в больницу. Но, побыв там совсем недолго, засобирался домой. От реабилитации отказался: надо было возвращаться на работу. Приближались съемки зимней натуры для фильма “Белый праздник”.
Коллеги пытались уговорить Смоктуновского не геройствовать, однако тот никого не слушал. Лишь близким мог иногда пожаловаться: “Что-то чувствую себя не очень…” Скажет раз – и замолчит, словно случайно проговорился.
Иннокентий Михайлович Смоктуновский
Свою последнюю роль – полковника Фрилея из фильма “Вино из одуванчиков” – Иннокентий Михайлович так и не доиграл. Сама лента была отснята, но во время озвучивания больное сердце вновь дало о себе знать. Тут уж врачи мнения пациента спрашивать не стали – сразу госпитализировали.
Видимо, чувствуя, что дела плохи, актер даже согласился отправиться в санаторий в Подмосковье. Думал, там подлатают его израненное сердце, и он станет как новенький.
Предчувствовал свой уход?
На реабилитации актер встретил старого друга – Армена Джигарханяна. Вместе они снимались в “Белом празднике”, а в санаторий Джигарханян ездил регулярно, и был здесь “своим человеком”.
Приятели гуляли, много разговаривали, отдыхали. Тогда же Смоктуновский сказал, как бы между прочим: “Я сыграл много ролей, прожил интересную жизнь и смерти нисколько не боюсь”. Джигарханян удивился: Кеше всего 69 лет – еще поживем! А может, это было предчувствие близкого конца?…
Вечера они тоже проводили вместе, смотрели телевизор. Пришел он и 2 августа, ничего в тот вечер не предвещало беды. Утром выйдя к завтраку Джигарханян не увидел Смоктуновского. Удивился – тот обычно вставал рано. Лишь позже актер узнал, что в три часа ночи у Иннокентия Михайловича случился приступ. Его увезли на скорой в реанимацию, но вырвать из лап смерти не смогли. Отказало сердце.
Согласно версии родственницы ему стало плохо после известия о гибели сестры Галины. Женщина не просто ушла из жизни – ее жестоко убили топором. Подобного Смоктуновский перенести не мог, и страшно переживал.
3-го августа 1994 года он покинул этот мир. На прощании собралось небывалое количество народа. И вдруг раздались аплодисменты, сначала робкие, стеснительные, потом громкие, перерастающие в овации. Кто-то из толпы горько заметил: “Хлопали при жизни, хлопают и после нее”.
Столь бурного прощания с актером театральная Москва еще не видела. Но вот что удивительно – после этого провожать артистов в последний путь аплодисментами – стало традицией!
