Пятилетняя девочка на инвалидной коляске, укутанная в серый пуховый платок так, что из него выглядывали только ножки в валенках, две ручки в тонких дырявых варежках и два крошечных глазика, давно начала мёрзнуть. Мама скрылась за огромной железной дверью с косой ручкой, похожей на сломанную спинку стула, и всё не возвращалась. В дверь без остановки входили и выходили люди, они очень спешили и на девочку внимания не обращали. Если они и видели маму там, внутри, за дверью, то вряд ли догадывались, что Яся здесь, на улице, ждёт именно её. Они просто пробегали мимо, пряча головы в шапки, заматывая на ходу шарфы и застёгивая пальто и шубы. И их было так много, входивших и выходивших, что девочке казалось, что всё это одни и те же пальто и шапки, исполняющие молчаливый, кругообразный танец.
Темнело, в доме, куда ушла мама, зажглись окна и три круглые большие лампы над крыльцом. Снег валил не переставая, свет в окнах и у входа тускнел, заслоняемый летящей снежной паутиной. Девочка, наверное, могла уснуть под эту электрическую и снежную колыбельную, если бы ей не становилось всё печальнее и холодней.
Днём к маме пришла тётя Томка, принесла пастилки и тёмно-зелёную большую бутылку. Мама и тётя выложили пастилки девочке на коленки, а сами сели за стол, стали болтать и пить вино. Яся понимала, что такое вино. Мама часто пила его, когда не хотела убирать в доме или готовить еду. Выпив вина, мама уставала и ложилась спать прямо на пол. Она забывала не только накормить девочку, но и то, что ей нужен горшок. Тогда Яся, крутясь всем телом и подтягиваясь на руках, сползала со своего инвалидного кресла, на четвереньках добиралась до горшка, который валялся в коридоре, а потом возвращалась в комнату и укладывалась спать рядом с мамой.
Сидя за столом и попивая вино, тётя Томка и мама говорили о чём-то непонятном, часто вскрикивали, обнимались и плакали. Шептались нос к носу, толкались, целовались и обе были красные, словно только что стирали бельё или стояли в кухне у плиты.
– Дурила! Так будет лучше! Её ж подберут обязательно! – тётя Томка, нашептавшись, вдруг выкрикивала эти слова маме в лицо. При этом она щурилась, одновременно выкатив глаза из щёлок-гнёзд огромными блестящими яйцами.
– Нет! Нет! Нет! – мама рыдала и голос у неё захлёбывался слезами.
– А потом, если захочешь, заберёшь её обратно! – тётя Томка прятала глаза-яйца в гнёзда и начинала шипеть змеёй. – Децепешников в спецдомах тоже не больно любят.
– Ни за что!
– Пропадёте обе, здюли несчастные!
– Иди ты на хер!
Яся доедала пастилки и ничего не понимала. Наконец, её вывезли на кухню и приказали следить за кипящим чайником. Она слышала, как мама и тётя Томка ругаются, потом молчат, а потом поют про «динь-динь-динь, динь-динь-динь, колокольчик звенит, этот звон, этот звук много мне говорит». Дальше чайник закипел, Яся выключила газ, но никто на кухню так и не пришёл. Наверное, мама и тётя Томка продолжали плакать или вообще заснули. Так обычно бывало после вина. Девочка съела последнюю пастилку и напилась горячей воды из чайника. На горшок ей не хотелось, в кухне было тепло и тихо, поэтому она пока решила тоже немножко поспать.
Сон, который видела Яся, был очень хороший. Они с мамой в комнате, вдруг большой и непривычно чистой, встречали Новый год. В центре комнаты на полу стояла ёлка, опутанная серебряной мишурой, из-под которой подмигивали разноцветные весёлые огоньки. Яся в вельветовом платье со слонёнком на кармашке бегала на здоровых ножках вокруг ёлки и смеялась. Внезапно мама вынула из-за спины цветной пакет с красными и синими звёздочками и протянула его девочке. Яся кинулась к маме, ухватила пакет, развязала блестящую нитку, распотрошила пакету горло из-хрустящей фольги и запустила внутрь лапку. Там одна на одной и одна к одной лежали вкуснющие мармеладки! Они липли к пальцам и к ладони, были такие гладкие, красивые и беспомощные, точно рыбки. Ещё с них осыпался сахарный песок, они поблёскивали цветными жёлто-красными боками и распространяли вокруг сладкий съедобный запах. Яся вмиг забила ротик мармеладками и жевала их, раздув щёки и свернув в куриную гузку липкие губы. Мама хлопала в ладоши и, хохоча, называла дочку Ясей-мармеласей.
– Яся-мармелася, проснись! Открой глазки, дурандася! Нам пора идти!
Девочка открыла глаза и новогодний сон спрятался за картинкой с кухней и сидящей на табуретке мамой. Лицо у мамы было распухшее от рыданий, а кухня тесная от стола, заваленного немытой посудой. Яся молчала всё время, пока мама одевала её, закутывала в серый пуховый платок, и думала про серебряную ёлку и платьице со слонёнком. Скоро Новый год и, может быть, они сейчас пойдут туда, где продают ёлки и платья? Она хотела спросить об этом маму, но продолжала молчать, потому что вдруг поняла, что стоит заговорить про то, чего хочется, то вовек этого не увидишь.
Одна надежда: мама её любит и, в конце концов, догадается, о чём мечтает Яся?
Потом они вышли на улицу, причём, как всегда, пришлось стоять возле лифта на первом этаже и ждать, кто поможет спустить инвалидное кресло с девочкой с лестницы. Тротуары были заснежены и ехать было нелегко, потому что узкие колёса то застревали в снегу, то крутились как сумасшедшие на вытоптанных до льда тропинках. На фонарных столбах и деревьях лежали белые горки, похожие на манную кашу. Увидев их, Яся вспомнила, что она голодна, так как с самого утра ничего, кроме пастилок, не ела.
Может быть, в магазине вместе с новогодним деревцем с огоньками и нарядным платьицем они купят ещё мармеладок? Тогда можно будет утолить голод.
Когда они миновали малюсенький скверик с кустиками и скамейками, тоже обляпанными манной кашей, мама ввезла кресло с дочкой по небольшой горке вверх, к четырёхэтажному дому с белыми короткими занавесками на окнах, и долго стояла, чего-то выжидая. Мимо беспрерывно шмыгали люди, дёргали большую железную дверь и заходили внутрь дома. А многие, наоборот, выпрыгивали наружу и почти бегом направлялись в сторону скверика.
Наконец, мама склонилась к Ясе, поцеловала её и, сказав, что она пойдёт в магазин и купит всё, что нужно, а Яся должна её обязательно здесь дождаться, потому что внутри много народа и искать покупки надо будет долго, сделала несколько шагов к железной двери. Открыв её, мама вдруг обернулась. Лицо у неё было белое-белое и как будто сердитое. Она что-то выкрикнула, словно прохрипела, какое-то короткое слово, которое Яся не поняла. Но девочка на всякий случай помахала маме ручкой: не волнуйся, дождусь, я привыкла, мама! Та рванула дверь и исчезла в магазине.
И вот уже совсем темно, холодно и очень плохо, а мамы всё нет и нет. Яся сидела неподвижно в своём инвалидном кресле и замерзала. Снегопад выбелил её серый платок, валенки и построил внизу у колёс косые белые горки. Хлопала железная дверь, люди входили и выходили, но мама словно навсегда пропала в этом магазине. Яся уже не думала ни о каких мармеладках и ёлках, она хотела, чтобы, наконец, из-за железной двери появилась мама и они пошли бы домой, туда, где тепло, где можно вскипятить на плите чайник и, подъехав к горячему радиатору, прижаться к нему коленями и ладонями. Яся начала плакать, плакала долго и беззвучно. Ей казалось, что она спит или болеет, болезнь укачивает её в белой кроватке, а сверху всё сыплются невесомые белые хлопья снега, лоскутки болезней и кусочки снов.
Потом она почувствовала, что кто-то сильный несёт её на руках, от него пахнет горячей одеждой и чем-то приятным, похожим на конфетный аромат, только более лёгкий и, тем не менее, стойкий. Она увидела над собой синеватый мужской подбородок, бесцветную щёку, нос с широкими шикарными ноздрями и один лихой зеленовато-серый глаз. Потом её как будто перевернули, встряхнули и уложили на жёсткую чёрную кровать. Яся увидела белые окошки с нарисованными на них красными крестами, низкий потолок весь в серых пятнышках и железных трубках и уловила знакомый больничный запах. Ещё немножко пахло машиной, когда та долго заводится и плюётся вокруг синим дымом. Тут было очень светло, потому что на потолке горела длинная пластмассовая лампа, и в то же время очень тесно, потому что белые окошки, потолок и лампа жались к кровати и лежащей на ней Ясе близко-близко.
– У нас такой же случай был в прошлом году, – услышала она хрипучий мужской голос. – Мамаша оставила коляску с грудничком возле нашей поликлиники и слиняла. Но её засекла видеокамера, которая у нас над входом. Далеко не ушла. А эта, видимо, бросила кресло с девочкой-инвалидом прямо под дверью, сама вошла в поликлинику и выскочила потом незаметно с другой стороны, через дежурную травмотологию. Я работаю в охране, выходил сегодня раз пять на крыльцо покурить, а девочка сидит и сидит, вся в снегу уже, и никто ею не интересуется. Сначала внимания не обратил, может, мамка к врачу на приём пошла, мало ли. А потом сообразил: если бы на приём, кресло внизу в гардеробе оставила, а девочку с собой взяла. А тут что? Сидит заморыш и ни гу-гу. Я задёргался! Она же на морозе загнётся! Кинулся звонить вам в скорую. Недокатов моя фамилия, из первой смены, Павел Фомич. Вовремя приехали, а то она уже задубела.
– У вас в охране все такие тупые, Павел Фомич? – спросил грозный женский голос. – Могли бы до нашего приезда девочку внутрь завезти, чтоб не окочурилась! Звоните в полицию 02 или 112. Нужен протокол.
Яся посмотрела в склонившееся над ней женское строгое лицо с грозной родинкой под носом и ничего не поняла. Ей почудилось, что женщина дёргает за серый платок, чтобы его украсть.
– Мама! – пискнула девочка еле слышно. Незнакомая женщина шмыгнула большим носом и заявила:
– Сука она, твоя мама. Я бы таких душила без суда и следствия! – и потом очень быстро через плечо, в яркую пустоту за спиной: – Алёна, три кубика сульфокамы и капельницу с физраствором. Быстрее, девочка гаснет!
Вдруг кто-то укусил Ясю в плечо, но она не успела испугаться, потому что стало очень тепло и хорошо. Девочка улыбнулась и ухватила тётю за широкую красную ладонь. Ладонь погладила её по щеке, пальцы пощекотали виски, переносицу и подбородок.
Яся была спасена. Врачиха и медсестра переглянулись и одновременно выдохнули с облегчением.
Личико у девочки порозовело, кроха смешно поморщилась и чихнула. Потом закрыла глазки и решила немного поспать. Машина скорой помощи мягко катилась, покачиваясь, словно большая игрушка, и ловко стуча своим игрушечным сердцем. Там, куда они рано или поздно приедут, догадалась Яся, всё будет как надо. Вельветовое платьице со слонёнком, маленькая ёлка в серебряной мишуре, яркие огоньки, цветной пакет с мармеладками и обязательно вернувшаяся мама.
автор Сергей Бурлаченко