Когда увидишь нечто ужасное,
скажи себе: «Это тоже я!»
(Индийская мудрость)
Вход невидимого энергетического купола, огораживавшего Ювенту от остального мира, приоткрылся ровно настолько, чтобы впустить пронёсшийся на полной скорости летун со спасательной экспедицией внутри. Второй летун, управляемый стражами Сениума и преследующий спасательную экспедицию, резко затормозил, уткнувшись в невидимую преграду – закрывшийся вход купола.
Покружив какое-то время вокруг купола и сделав несколько безуспешных попыток проникнуть внутрь, стражам пришлось, в конце концов, развернуть аппарат и отправиться восвояси. Придётся вернуться в Сениум ни с чем: они вновь упустили похитителей, Правитель будет в ярости.
***
Капитан спасательной экспедиции – двадцатилетняя Женес Либертин – была вполне довольна результатом вылазки: их экспедиции в составе десяти опытных спасателей удалось путём невероятных ухищрений тайно вывезти из центральной лаборатории Сениума пять капсул с донорами, находящимися в состоянии анабиоза: двое юношей и три девушки от девятнадцати до двадцати одного года. Это могли быть клоны, выращенные специально в лабораторных условиях, а могли быть и обычные молодые люди, совершенно случайно угодившие в сети лабораторных или правительственных агентов Сениума. Кто бы они ни были, в Сениуме их ожидала цефалотрансплантация. Другими словами, полный конец. Небытие. Теперь же, здесь, в Ювенте, они в безопасности. С помощью технологий, которыми располагали жители Ювенты, спасённых подвергнут дезанабиозу. Их жизненные функции будут восстановлены, и они смогут жить здоровой полноценной жизнью, как и прочие молодые люди. Им всё популярно объяснят, проведут психологическую реабилитацию. Затем они пройдут необходимую физическую и боевую подготовку и, в конечном счёте, смогут пополнить ряды бойцов и спасателей, преданных делу Ювенты и неуклонно отстаивающих своё законное право и право последующих поколений жить. Жить естественной полнокровной жизнью молодых людей. Молодых. Других в Ювенте не было.
Полная самых радужных надежд и далеко идущих планов, Женес, весело болтая со своей напарницей, не спеша направлялась к дому. Не переставая обсуждать с подругой удачно прошедшую спасательную операцию, капитан бросила мимолётный взгляд на показавшийся из-за деревьев дом. То, что она увидела, заставило её резко остановиться. Лёгкая тень досады и неудовольствия пробежала по решительному лицу девушки. «Что она делает! – мелькнуло у нее в голове. – Ведь это опасно!»
– У тебя кто-то есть? – поинтересовалась с любопытством напарница, остановившаяся вслед за Женес и проследившая за её взглядом: в окошке, из-под опущенных жалюзи, пробивался свет. Женес, тут же овладев своим лицом, ответила как можно непринуждённее:
– Нет! Просто иногда на меня находит вот такая причуда – уходя, оставлять свет зажжённым. Когда потом возвращаешься, впечатление такое, будто тебя кто-то ждёт. Не так одиноко! Ты ведь знаешь, как мне тоскливо бывает, совсем одной, в пустом доме…
Подруга, поверив, согласно кивнула: почти каждому взрослому жителю Ювенты хорошо знакомо это сиротливое чувство неизбывного одиночества. Одиночества неприкаянного ребёнка, брошенного родителями, но отчаянно тоскующего по ним.
***
Торопливо войдя в дом, Женес возмущённо воскликнула:
– Мама!.. Ну что ты творишь?.. Ты ведь знаешь, тебе нельзя выходить сюда! Ты подвергаешь риску не только себя, но и меня…
Среднего роста сухонькая старушка в переднике, стоявшая у плиты, что-то колдовала над кипящей кастрюлей. Обернувшись на звук голоса Женес, она радостно всплеснула руками, тоненько вскрикнув:
– Деточка! Вернулась! Наконец-то!
– Зачем ты включаешь свет в доме, когда меня нет? – уже приходя в себя, тихо упрекнула Женес мать. – Если узнают, что ты здесь, нас обеих могут убить.
Старушка, вздохнув, виновато развела руками:
– Прости меня, солнышко!
И, помолчав, в нерешительности добавила:
– Прости… но мне ужасно, ужасно одиноко и нехорошо там… в этом тёмном подвале… Там жуткая, доводящая до безумия тишина… и темнота. Я не смогла… не выдержала… там… в темноте…
– Там можно включить свет, мама. Отсюда его не видно. Там есть всё, чтобы не было скучно: книги, твоё любимое вязанье…
Снова вздох:
– Да… А вот окон там нет… Дневного света нет… Птичьих и человеческих голосов нет… Жизни нет. Там очень жутко, Жен! Поэтому иногда я просто не выдерживаю. Ты уж извини, дочка!
На этот раз вздох испустила Жен:
– Ох, мама, мама! – подойдя к матери, она крепко обняла её за плечи и прижала к себе. – Ну что мне с тобой делать? Ведь если что заподозрят, конец нам обеим, ты пойми.
– Господи! – простонала мать. – Да с такой дверью и таким количеством запоров сюда, по-моему, вовек никому не войти! Да и потом, – добавила она примирительно, ластясь к дочери, чтобы окончательно развеять её тревогу, – ну, найдут вдруг меня здесь, ну что со мной сделают? Я скажу, что сама, тайно, проникла сюда, потому что очень соскучилась по тебе, а ты ничего не знала… В худшем случае, просто отправят назад, в Сениум.
И, поскольку Женес смущённо молчала, не находя подходящих возражений, старушка, сменив виноватый тон на радостный, быстро заговорила:
– Ну и всё! И хватит об этом! Я так рада, солнышко, что ты вернулась живая и невредимая. Как прошла экспедиция? Удачно? Сказать по правде, детонька, я ведь с ума схожу, когда ты уезжаешь в эти свои… спасательные экспедиции! Знала бы ты, как я их ненавижу! Всякий раз думаю: вернёшься ты или нет, схватят вас или, авось, пронесёт… Знала бы ты!.. – при последних словах голос женщины задрожал, на глазах блеснули слёзы.
– Всё хорошо, мамочка, – поспешила Жен успокоить мать, – всё очень удачно прошло. Что ты! Как и всегда. Ты же знаешь, у нас отличная подготовка, и так просто мы им не дадимся! – Жен гладила мать по плечу.
– Ну и славно… – тихо сказала та, всхлипнув последний раз и утерев глаза ладонью. – А я тебе вкусненького приготовила! Ты сейчас столько работаешь, тебе питание хорошее нужно… Давай, садись! Покормлю.
– Что бы я без тебя делала!
На маму невозможно было долго сердиться.
Поужинав, мать и дочь расположились на диване перед телевизором. Жен с удовольствием сменила свою капитанскую униформу на домашний халатик. Положив голову маме на колени, отважный капитан сопротивленческого движения смогла, наконец, отпустить от себя все тревоги прошедшего отнюдь не лёгкого дня и от души насладиться заслуженным отдыхом. Мамины руки, на удивление молодые для её возраста, поглаживали волосы Жен.
– Знаешь, милая, – вдруг тихо заговорила мама, словно после долгого и тягостного раздумья, – о чём я думаю?
Жен внутренне напряглась: такой тон не предвещал хорошего.
– Детка, ты только постарайся понять!
Снова молчание. Слова ей давались с трудом:
– Я очень, очень хочу быть с тобой… Но ещё сильнее я хочу, чтобы ты была счастлива. Понимаешь? Пока я здесь, тебе не видать личного счастья… Ведь это так, не спорь! Ты боишься заводить друзей, у тебя нет молодого человека, потому что тогда его пришлось бы приглашать в гости… А какие гости, когда я тут?..
– Мама… – Жен попыталась приподняться. Рука матери властно опустилась на её голову:
– Ты всё понимаешь! Ты у меня очень умная девочка. Так вот… – мать тяжело вздохнула, – я… хочу попросить тебя, дочка: давай ты отправишь меня обратно в приют… в Сениум… И мне будет не так тоскливо, как здесь, когда тебя нет рядом. И никого нет, даже животного. А там такие же старики, как и я. Мы будем общаться, дружить.
– А я, мама? Ты подумала, как мне будет без тебя?
– Жен, ну что за радость растрачивать свои годы и душу на увядающую старуху вроде меня?! Я старею, скоро начну страдать маразмом, перестану тебя узнавать, и вот тогда… тогда ты пожалеешь, что не послушала меня! Ты молода, твоё место рядом с молодыми…
– Хватит! – голова девушки по-прежнему покоилась на коленях у матери, но глаза яростно сверкали, в голосе звучала ненависть. – Хватит, мама. Я с пелёнок сыта по горло этой теорией о разделении стариков и молодых. С пелёнок.
Мать лишь устало молчала, продолжая поглаживать Жен по волосам.
Успокоившись, Жен продолжила:
– Скоро, вот увидишь, я обещаю, совсем скоро всему этому придёт конец. Ты потерпи, мама! Скоро нам не нужно будет прятаться… Мы сейчас как раз над этим работаем… Понимаешь, я не могу пока тебе всего сказать. Пока это тайна. Но мы уже кое-чего достигли.
И, помолчав в раздумье, загадочно сообщила:
– Главное теперь – найти доступ к Правителю!
Руки матери всё так же размеренно, неторопливо скользили по волосам. Умиротворяли. Отгоняли волнения прочь. Усмиряли. Расслабляли.
***
Женес, как и каждый житель Ювенты, с малых лет хорошо знала историю разделения мира на Ювенту и Сениум.
Никто, правда, не помнил, сколько лет, а может быть и веков, назад это началось. Но твёрдо помнили, что началось с одного профессора-хирурга, у которого был болен сын. Тело сына развивалось непропорционально его голове: голова росла и нормально функционировала, а вот тело росло медленно, практически не развиваясь. Молодой человек оказался прикован к инвалидному креслу. И вот профессору пришла в голову блестящая идея найти для сына донорское здоровое тело. Вскоре весть о разрабатываемом профессором исследовании по пересадке головы на донорское тело облетела сначала научные медицинские сообщества, а затем и весь мир. Реакция была весьма неоднозначной: заговорили об этической стороне вопроса, о том, что со сменой тела у пациента может коренным образом поменяться и личность. Однако, почему-то в тот момент никому и в голову не пришло заявить, что следствием нахождения донорского тела являлось убийство другого, здорового человека. Речь шла только о том, какое благо операция по пересадке головы на донорское тело, в случае удачи, принесёт пациенту.
Планы обезумевшего от горя профессора, возможно, так и остались бы планами, если… Если бы идея цефалотрансплантации на донорское тело не приглянулась одному из правительств. Правительство этой страны, после долгих колебаний и ожесточённых споров, всё же, узаконило операцию по пересадке головы. Вопрос доставки донорских тел должен был решаться в рабочем порядке.
У правителя, узаконившего цефалотрансплантацию, были, как впоследствии выяснилось, свои планы относительно этой операции. Правитель уже достиг довольно преклонного возраста, но не желал покидать свой пост, не желал уступить место более молодому и здоровому преемнику. Считал, и, возможно, не без оснований, что ещё многое может сделать на своем посту. Что умудрённая многолетним опытом работы голова, пусть и на усыхающем теле, будет во сто крат полезнее обществу и государству, чем голова молодая, неопытная, чьим единственным достоинством только и является физическая крепость и молодость. Голова, пусть и со свежим взглядом на вещи и события, но по неопытности своей могущая ещё тех бед натворить. И вот правитель до такой степени взлелеял чувство собственной значимости, что решил: если операция с сыном профессора пройдёт удачно, то и он сам, правитель, велит подвергнуть себя цефалотрансплантации. Его гениально-мудрая голова, вынашивающая ещё столько планов во благо государства, будет пересажена на молодое, сильное, цветущее тело, и он сможет обмануть время, повернуть его вспять, а значит не скоро покинет свой пост и многое ещё успеет сделать.
Когда, наконец, после многочисленных провалов была проведена первая успешная цефалотрансплантация, можно представить, что после этого началось! Рьяная охота за донорскими телами по всему миру. За молодыми, а то и совсем молоденькими, здоровыми телами тех, кто только вступал в жизнь. Кто ещё и не жил по-настоящему, но отчаянно хотел жить. Кто уже строил свои планы на будущее, которому не суждено было сбыться. Кто мечтал прожить жизнь насыщенную, отнюдь не бесцельную, мечтал учиться и трудиться во благо общества, внести свою лепту во всеобщее развитие, двигать прогресс дальше, стать достойными преемниками своих родителей. Кто мечтал жить своей головой, а стал жить с чужой. Неважно, что старой, зато мудрой.
Старики всего мира вставали в очередь на цефалотрансплантацию. Быть молодым стало смертельно опасным. Это означало быть обречённым на заклание.
Придя в себя после первого шока, оставшаяся ещё в живых молодёжь поняла, что если не спасёт себя сама, то исчезнет с лица Земли навсегда. В разных концах света стали возникать молодёжные движения Сопротивления, которые постепенно объединились, стянувшись в единый центр. Центр получил название Ювента. В целях безопасности Ювенту окружили защитным энергетическим полем, управление которым находилось в руках предводителей сопротивленческого движения.
Внутри купола жизнь была подчинена борьбе за выживание. Молодые люди, достигая определённого возраста, создавали, конечно, свои семьи, рожали детей, растили их в духе борьбы за интересы Ювенты и всех в ней живущих, то есть за свои же собственные интересы. Учили подрастающее поколение ненавидеть цефалотрансплантацию и всё, что было с ней связано, то есть мир, лежащий за пределами Ювенты и представляющий реальную угрозу их жизни. С малых лет жители Ювенты проходили основательную физическую подготовку, обучались технологиям изготовления различных видов оружия, технике ведения боя, управлению летунами. Но самое главное – обучались видеть потенциального врага в том, кому перевалило хотя бы за пятьдесят. Поэтому в Ювенте не было людей пожилых и, уж тем более, глубоких стариков. Это был мир молодых: едва только тот или иной обитатель Ювенты достигал шестидесятилетнего возраста, как его тут же, как говорится, «отправляли на заслуженный отдых» – в специально для этих целей созданный приют в Сениуме. Ювентцы были совершенно уверены в том, что там бывшим участникам Сопротивления уже ничто не может грозить: для цефалотрансплантации нужны были молодые тела.
К такой участи ювентцев готовили с малолетства, поэтому привязанность между детьми и родителями не только не поощрялась, но и всячески подавлялась. Культивировалось эмоциональное отчуждение между старшими и младшими. Родители знали, что это делается ради блага их же детей. Дети, у которых, всё-таки, несмотря на строгий контроль со стороны педагогов и психологов Ювенты, сформировалась привязанность к родителям, повзрослев, очень болезненно реагировали на расставание с ними. Были зарегистрированы даже случаи самоубийств, затяжных депрессий. Кто-то сбегал в Сениум, чтобы повидаться с родителями, и не всегда оттуда возвращался. Но предводители были неумолимы. Закон для всех один: после шестидесяти ты уже не родитель, а потенциальный претендент на молодое тело, возможно, даже на тело собственного ребёнка. Жестокость во благо человечества, проявленная много веков назад, породила ответную жестокость: молодые жёстко и беспощадно отстаивали свое право прожить собственную, полноценную жизнь, а не превратиться в подставку для чужих голов.
Жен отчётливо помнила, как они с родителями, поселившимися тогда ещё за пределами Сениума вместе с другими молодыми семьями, не пожелавшими примкнуть к ювентцам, вынуждены были спасаться от агентов, поставлявших донорские тела в лаборатории. Отец Жен погиб в перестрелке. Матери пришлось взять на себя управление их стареньким летуном. Неизвестно, добрались ли бы они до Ювенты сами, если бы их не подобрал возвращавшийся из экспедиции спасательный отряд.
***
Зрелище, представшее её взгляду по возвращении домой, было ужасным: двери распахнуты настежь, в окошке, из-под опущенных жалюзи, пробивался свет…
Не помня себя от навалившегося внезапно горя, она, влетев в дом, ураганом, всё сметающем на своём пути, заметалась из помещения в помещение. Матери нигде не было. В подвале тоже пусто. Да и кто бы сомневался!..
Всё ещё не веря случившемуся, не желая осознать свершившийся факт, она продолжала машинально мерить шагами дом, метаться из комнаты в комнату, отчаянно надеясь обнаружить уже и сама не знала, что. Пока в полубессознательном состоянии не натолкнулась на какой-то шкаф и не упала прямо на пол. Да так и осталась лежать, нечленораздельно мыча: «М-м-м-ма-а-а… м-м-ма-а-ммма-а…».
Она не помнила, сколько времени вот так пролежала, но состояние физического покоя постепенно вывело её из невменяемости. Вернулась привычная решимость и способность к рассуждению. Собственно, она почти была уверена, что исчезновение её матери не являлось делом рук агентов Сениума: энергетический щит вокруг Ювенты невозможно преодолеть без специальных технологий, о которых в Сениуме не знали. Если только в Ювенте не завёлся предатель. Агент Сениума под прикрытием. Но и это – она точно знала! – не могло быть правдой: ни одному жителю Ювенты не было выгодно такое предательство. Нет, их с матерью вычислили свои же. Донесли руководству Ювенты, ну а те долго церемониться не стали: тут же в Сениум, в приют для стариков, и весь разговор.
Дальнейшие действия были ясны. Где-то в глубине души она уже давно предчувствовала такой поворот в их с матерью вроде бы надёжно защищённом и основательно продуманном существовании.
Выйдя из дома и направляясь к летуну, Жен уже ничем не напоминала ту поражённую внезапным горем девушку, обнаружившую распахнутые настежь двери дома. Теперь она излучала спокойную решимость. Решение проблемы, назревавшей веками, и спасение мира она несла в себе. Об этом, кроме неё, знали лишь немногие посвящённые из руководства Ювенты. Осуществление операции по спасению постоянно откладывалось по разным причинам. Но сейчас, решила Жен, время пришло. Основная задача на данный момент – добраться до Правителя!
Трудность состояла не только в том, как это сделать, но и в том, что ни в Ювенте, ни даже в Сениуме никто ничего не знал о Правителе. Мужчина это был или женщина, старый или не очень. Не знали даже, кроме разве что самых приближённых к Правителю, как он выглядит. Правитель никогда не появлялся перед жителями Сениума, все его указы или речи доводились до сведения жителей специально выбранными для этой цели помощниками. Правитель был фигурой в высшей степени загадочной, что немало способствовало зарождению и распространению среди населения Сениума и Ювенты мысли: а существовал ли Правитель вообще?
Слухи ходили самые разные. Кто-то высказывал предположение, что Правитель это тот самый учёный, который провёл успешную цефалотрансплантацию и таким образом обрёл секрет вечной молодости, продления жизни с сохранением прежнего, но вечно обновляющегося мозга, секрет бессмертия. Другие считали, что Правителем стал человек, узаконивший цефалотрансплантацию и поэтому купивший себе право владения секретом вечной молодости с сохранением прежней и накоплением новой мудрости.
В общем, о Правителе было известно достоверно только то, что он – Правитель. И Жен мысленно воздавала должное подобному трюку: действительно, отсутствие конкретной информации о реальном облике Правителя, о его возрасте или половой принадлежности заставляло сомневаться в самом его существовании, служило ему самой лучшей защитой. Это был Правитель-невидимка. А как можно схватить то, что невидимо? Схватить пустоту? Пустота – самая надёжная маска. Но Жен сумеет её сорвать. Она уже знала, как.
***
Выбравшись беспрепятственно за пределы Ювенты, Жен не спеша пролетала над тёмными улицами Сениума. К её удивлению, улицы, обычно ярко освещаемые в этот час уличными фонарями и заполненные отрядами патрульной службы, были темны и пустынны. На всём пути ей не встретилось ни одного патрульного отряда. Это казалось подозрительным и вызывало безотчётную тревогу. «Ну что ж, тем лучше! – постаралась взбодриться Жен. – С другой стороны, это приближает нас к цели». И она увереннее повела летун, стараясь, всё же, не терять своей обычной бдительности: агенты могли поджидать её где угодно – за ближайшим поворотом, у ворот приюта или центрального здания.
Ей, как любому в Ювенте, было хорошо известно местонахождение правительственного корпуса Сениума, и она решила направиться прямо туда. В самое логово дракона. Отчаянно надеялась застать Правителя именно там, хотя и отдавала себе отчёт в том, что это не единственное место, где он мог бы быть в данный момент. Но, машинально подчиняясь какому-то странному чувству, или предчувствию, какой-то внутренней силе, толкавшей её в определённом направлении, она направлялась именно туда, в самую резиденцию гидры, минуя приют и лабораторию. Устремив взгляд на приближающуюся впереди точку, которая и была правительственным корпусом, Жен с ненавистью и наслаждением представляла себе, как она уничтожит эту тварь. Главный мозг, породивший весь этот кошмар, называемый красивым латинским термином «цефалотрансплантация», и по сей день державший в непрерывном и унизительном страхе весь мир…
Летун опустился перед самым крыльцом здания. Вокруг и внутри корпуса царила торжественная тишина. Окна заливала непроглядная тьма, лишь в одном окошке на верхнем этаже горел свет. Снова внутренним чутьём Жен поняла, что это был кабинет Правителя. Она осторожно выбралась из летуна и, не спеша, внимательно оглядываясь по сторонам, направилась к главному входу. Никакой охраны. Никого. Неужели здание брошено на произвол судьбы?
Крепко сжимая оружие в руках, она осторожно поднималась по лестницам, пробираясь к верхнему этажу. Ни звука, ни шороха. Кроме приглушённой поступи её собственных шагов. Лишь в конце коридора верхнего этажа, в полумраке, Жен смогла разглядеть фигуру человека, неподвижно стоящего в полоске света, пробивавшегося из-за неплотно прикрытой двери одного из кабинетов. Того самого, чьё светящееся окошко она увидела снаружи. Жен поняла, что достигла цели. Это был кабинет Правителя, а человек, стоявший у кабинета, вероятно… Отработанным резким движением она вскинула оружие, направив его на неподвижную фигуру, и, взведя курок, прицелилась. Человек, не двинувшись с места, спокойно поднял вверх руки, показывая, что он безоружен и не собирается нападать. Не опуская оружия, Жен осторожно приблизилась. Теперь она могла его разглядеть. Это был мужчина среднего роста и среднего возраста. Не охранник, а вообще не понятно, кто. В штатском. Серая, ничем не примечательная личность. Жен могла поклясться, что через секунду она не вспомнила бы даже его лица. Словно какой-то обычный прохожий с улицы случайно забрёл в зону боевых действий и теперь не знает, как себя здесь вести. Однако вопрос, заданный этим странным типом с непримечательной внешностью спокойным, будничным тоном, заставил Жен понять, насколько ошибочно было её первое впечатление:
– Вы к Правителю?
Обезоруженная непринуждённостью вопроса и человека, задавшего его, Жен смогла лишь кивнуть. Губы мужчины растянулись в приветственную улыбку, показавшуюся Жен насмешкой:
– Он вас ждёт.
Всё ещё не смея поверить услышанному (достижение цели шло слишком легко!), она шагнула в распахнутую дверь и очутилась в кабинете. Глаза, привыкшие к полумраку, непроизвольно зажмурились от внезапного яркого света. Когда она вновь их открыла, первое, что представилось её взгляду, это фигура в тёмном плаще с капюшоном, стоявшая к Жен спиной. Дверь кабинета захлопнулась. Они остались одни. Не произнося ни слова, фигура повернулась. Капюшон упал с головы, и она увидела Правителя.
***
Все мысли о справедливой мести, об уничтожении первопричины всего этого кошмара, которые Жен столько времени лелеяла, мгновенно вылетели у неё из головы, словно их никогда и не было. Потрясение было слишком велико. Руки бессильно повисли; оружие, падая, стукнулось об пол…
Она, конечно же, узнала это лицо. Она его знала наизусть с детства. Каждую черту…
– Здравствуй, деточка! – донеслось до её слуха сквозь звон в ушах.
… этот знакомый с детства, такой ласковый голос. Голос тепла и безопасности…
– … Мама?! – почти беззвучно выдохнула Жен, отказываясь верить очевидному.
– Да, милая, это я, – ответила мать так просто и буднично, словно только что вернулась домой из магазина. Словно и не было ни кабинета Правителя, ни Сениума, ни цефалотрансплантации.
Услышав этот будничный голос, Жен вновь обрела дар речи:
– Мама… но… что, что всё это значит? Как… почему ты… здесь?
Мать удивлённо подняла брови:
– Но ведь ты искала Правителя, разве нет?
– Да… – неуверенно пролепетала бедная девушка, отчаянно желая, чтобы всё это оказалось лишь дурным сном. Беспощадная реальность причиняла столько душевной боли, которая, в конце концов, прорвалась сдавленным возгласом:
– Мама, Правитель – это ты?!
В ответ мать улыбнулась так, словно давно ждала именно этого вопроса:
– Давай присядем с тобой, Жен, и успокоимся. Я вижу, ты испытала сильное потрясение. Сядем, милая, вот так, и я попытаюсь тебе объяснить, что смогу.
Усадив девушку рядом с собой на стоящий в углу кабинета диванчик, мать ласково взяла её руки в свои, как делала всякий раз, когда встречала дочь дома, по возвращении из экспедиций. Почувствовав тепло материнских рук, Жен перестала дрожать и успокоилась. Навалившееся внезапно чувство сиротства на время отодвинулось, словно оскалившая зубы в голодной злобе собака, которой дали команду «Фу!».
Мать заговорила, и голос её звучал всё также спокойно-буднично. Хотя Жен почудилось, что он стал чуть торжественнее.
– Видишь ли, дитя моё, мне не так просто ответить на твой вопрос однозначно. Правитель ли я? И да, и нет.
Жен вновь ощутила внутреннюю дрожь. Мать сжала её руки сильнее:
– Не волнуйся, милая! Просто точнее не скажешь. Моя история началась много веков назад. А разве по мне видно?
– Значит, это ты тогда узаконила цефалотрансплантацию?
– О нет! Куда мне было! Я в то время была лишь скромной молоденькой ученицей, ассистенткой профессора.
– Профессора? Того самого?
– Да. Ему так и не удалось провести успешной операции. После его смерти я продолжила его исследования, опыты…
– И… тебе удалось?
– Не сразу. Но я много работала… Это был самый мучительный период в моей жизни: опыт – неудача, снова опыт – снова неудача… То ли донорское тело не желало принимать чужеродную голову, то ли, наоборот, голова – тело. Всё шло наперекосяк. Я совсем измучилась, ночами не спала, всё исследовала и экспериментировала… Не могла позволить себе расслабиться, пока не найду решение. И вот однажды заснула прямо в лаборатории, пытаясь вывести формулу совместимости головы с донорским телом.
При этих словах мать закрыла глаза, словно хотела подкрепить свой рассказ мимикой, или просто припоминая.
– Решение пришло во сне, но оно было не моим. Я даже не вполне уверена, что спала. Настолько реально было всё то, что я увидела и услышала. Я увидела ангела, подсказавшего мне правильный путь. Всё оказалось настолько просто, что, очнувшись, я ещё долго не могла прийти в себя, а потом сразу записала то, что узнала, чтобы не забыть. Вся формула совместимости пересаживаемой головы и донорского тела сводилась к тому, что донор должен быть… родственником пациента. Настолько близким, насколько это возможно. Например, мать и дочь, или отец и сын…
Жен ошарашенно слушала весь этот бред и чувствовала, что вот-вот сойдёт с ума. На её глазах происходило неумолимое крушение идеалов, которые до этой минуты воплощала для неё мать: доброта, человечность, материнская мудрость, любовь… Женщины, которую Жен в своём воображении любящего ребёнка наделяла всеми этими качествами, больше не было. Более того, её вообще никогда не было. Было лишь душевно мёртвое, расчётливое, тщеславное существо. Лишённый эмоций и чувств холодный рассудок. Мозг-калькулятор, словно нахлебник, паразитирующий на чьём-то донорском теле.
– Мама, – нашла, всё же, Жен в себе силы спросить, – ты возвела в культ детоубийство?
– Милая, – ничуть не смутившись, отвечал с воодушевлением мозг на донорском теле, – ты называешь детоубийством то, что является, к сожалению, неизбежной жертвой, побочным эффектом любого прогресса, любых открытий во имя человечества! Посмотри только, чего мы смогли добиться цефалотрансплантацией: мудрые головы учёных мужей получили возможность путём продления жизни за счёт молодых донорских тел, сохраняя весь свой опыт и знания прожитых лет, делать новые открытия в разных областях науки. Сколько открытий было сделано в области медицины теми, кто получал вторую, третью, десятую жизни! У нас больше нет неизлечимых болезней. А кто изобрёл способ лечения? Учёные с пересаженными головами! Ты называешь убийством цефалотрансплантацию, а разве не то же, в сущности, самое происходит в вашей Ювенте? Только на психологическом уровне? Для чего вы спасаете доноров? Для того, чтобы предоставить им затем право выбора? Возможность самим решать, как им жить дальше? Какую идеологию принять? Чему служить? Нет. Вы спасаете их для того, чтобы затем также использовать в своих интересах! Вы навязываете им свою программу существования и свою идеологию. Вы так же, как и мы, убиваете в них личность, заставляя думать, как вы, верить, как вы! Вы не лучше нас! Поэтому не тебе судить нас, девочка.
– Скажи, мама, а донорские тела после цефалотрансплантации способны к самопроизводству?
Этот вопрос, казалось, оскорбил учёную даму, которая в ответ лишь презрительно поджала губы. Цефалотрансплантация, помимо перечисленных матерью достоинств, обладала и побочными эффектами, одним из которых было бесплодие.
«Да, – с горечью подумала Жен, – человечество убьют не болезни, а собственные амбиции…»
– О чём ты говоришь, дитя моё? – высокомерный тон матери вернул Жен к действительности. – А как, ты думаешь, ты и все остальные, вся эта ваша Ювента, появились? Самопроизводство может осуществляться по-разному.
– Что-о-о? – не поняла Жен.
– Да, да, моя милая! Вы все – выращенные в лабораториях Сениума клоны, переселённые затем в Ювенту с внедрёнными в сознание воспоминаниями о якобы так называемом Сопротивленческом движении. На самом деле, никакого Сопротивленческого движения нет, и никогда не было. Это иллюзия. Данная вам в утешение. Дабы не возникла угроза реального сопротивления. Вы наивно полагали, что Ювентой управляете вы – молодые, азартные. В реальности же, Ювента всегда находилась под строгим контролем Сениума. Управлять вашим сознанием оказалось до примитивности просто. С этой целью и была разработана программа насаждения эмоционального отчуждения между детьми и родителями. Как пробудить в человеке стремление и любовь к чему-то? Очень просто: надо это что-то сделать запретным. Подавляемая у детей любовь к родителям вспыхнула с новой силой и стала идеальной ловушкой. Вы стремились соединиться с родителями и бежали сюда, в Сениум.
Сделав многозначительную паузу, мать встала, торжественно выпрямившись:
– Сегодня мы с тобой тоже соединимся, дитя! Тебя ждёт великая честь…
«Стать подставкой для твоей головы», – мысленно продолжила Жен речь матери.
– … и великая жертва! Мы, наконец, станем одним целым.
– Мама, – предприняла Жен попытку, – неужели у тебя совсем нет никаких чувств ко мне? Неужели я все эти годы была нужна тебе лишь как донорский материал? Ведь ты же заботилась обо мне, называла меня «деточкой»… Неужели всё это была лишь игра?
– Политика, моя милая, это политика в интересах, прежде всего, государства, всего человечества, – поправила её мать. – Хороший Правитель обязан думать об интересах своих подданных, а не о своих личных интересах.
«Значит, всё-таки, Правитель», – мелькнуло у Жен в голове. Она поняла, что достигла того, к чему стремилась: отыскала Правителя – мозг всей этой бездушной деятельности во благо человечества, и теперь вполне может осуществить операцию по ликвидации. Но, достигнув цели, она поймала себя в ловушку неразрешимого внутреннего противоречия: вот сейчас она хладнокровно уничтожит чудовище, которое до последней минуты называла «мамой», и убьёт в себе человека, превратится в безжалостный карающий меч. С другой стороны, обязательство перед Ювентой и товарищами по несчастью вынуждало её действовать в их интересах. «… обязан думать, прежде всего, об интересах своих подданных, а не о своих личных интересах», – отозвались мысленным эхом слова матери, и Жен, всегда считавшая себя личностью мыслящей и духовно развитой, поняла, что является ничем иным, как всего лишь отображением личности того, кто её создал и взрастил, не только физическим, но и своего рода психологическим клоном этого монстра в нежном женском обличье. И мысли её, и намерения не менее чудовищны и хладнокровно жестоки. Куда вдруг исчезла та её глубокая дочерняя привязанность и любовь? Умерла в одночасье вместе со смертью той идеальной матери, образ которой жил себе припеваючи долгие годы в сознании Жен. Не любовь к реальному человеку стала для неё, по словам матери, «идеальной ловушкой», а любовь к собственному представлению об этом человеке. А к этой женщине, которая стояла сейчас перед ней, в её сердце любви и не было никогда. Оно было пусто, её сердце. Стремилась спасти всё человечество! А оказалась не способна полюбить по-настоящему даже одного человека. Собственную мать. Да, да. Ибо, как бы там ни было, а эта женщина, пусть даже создавая её на убой, всё же, волею судьбы стала её биологической матерью.
Она вдруг с особой ясностью увидела многовековое одиночество этой женщины, добровольно ввергшей себя в тюрьму утопической идеи такого жуткого способа спасения мира и заплатившей за это столь высокую цену – потерю в себе человека и матери…
«А есть ли у нас вообще моральное право возлагать на другого ответственность за наши представления о нём? – невольно возник у неё вопрос. – И не потому ли мы так одиноки, что присвоили себе это право?»
– Ты покажешь мне установку? – спросила Жен.
– Пойдём со мной! – с гордостью пригласила мать, ни о чём не подозревая.
Они спустились в полуподвальное помещение без единого окна. Там царил полумрак. Единственным источником света была висевшая сверху лампочка, тускло освещавшая центральную часть комнаты. В центре Жен увидела нечто, похожее на закрытый наглухо колодец.
– Здесь моя лаборатория! – нарастающая в голосе матери гордость за свои успехи достигла апогея.
– А это…, – Жен кивнула в сторону колодца, – она?
– Да! – выдохнула великий учёный восхищённо-почтительным полушёпотом. – Она. Дело всей моей жизни…
Жен приблизилась к установке. На близком расстоянии установка еще более напомнила ей колодец: тёмные кольца, словно уходящие через пол в землю, сверху точно заколоченные таким же тёмным покрытием. Будто угадав мысли девушки, мать подошла к колодцу и нажала лёгким движением где-то под покрытием. Крышка колодца разделилась на две равные половинки, которые бесшумно раздвинулись в стороны и открыли взору некую жидкую плазму голубоватого цвета. Жен поняла, что это была за субстанция: тот самый материал для сращивания головы с донорским телом, способствующий соединению тканей и клеток. Формула которого была известна только Правителю. Взгляд Жен заскользил по тёмным стенам и углам лаборатории. В одном из них ей удалось разглядеть длинный стол с кипами бумаг. Исследования… Возможно, формула тоже… там, среди этих бумаг…
Действовать надо было сейчас. Решительно и без промедления. Неумолимо. Если только…
– Скажи, мама, формула хранится только здесь?
– О да! – учёную даму так и продолжало распирать от гордости и сознания собственной значимости. И в этом самопрельщении она совершенно не замечала, как с каждым новым вопросом тон дочери становится всё более хладнокровным, что она, именно сейчас как никогда более считавшая себя величайшим в мире умом, простодушно шла на приманку, подстроенную ей собственным честолюбием.
– Секрет изготовления сращивающей субстанции хранится только здесь, в моей лаборатории!
«Прекрасно!» – подумала Жен и, повернувшись к матери, как-то странно тихо произнесла:
– А теперь… уходи, мама.
Брови матери иронично взлетели вверх, губы изогнулись в высокомерной усмешке: разные бывали реакции у доноров, но эта была не похожа ни на одну из предыдущих. Верх наивности! Налицо тенденция к умственной и эмоциональной деградации. Надо будет поработать над модификацией генов.
– Я не могу сейчас уйти, милая, – тем не менее, сочла она нужным дать объяснения. – Через несколько минут сюда придут мои ассистенты, они помогут подготовить тебя к операции. Прости и прощай, Жен.
– Ты имеешь в виду цефалотрансплантацию, мама? – ничуть не смутившись, полюбопытствовала Жен. Мать кивнула. Жен невесело усмехнулась:
– А я до последней минуты надеялась…
Помолчав, она продолжала:
– Мне очень жаль, мама, но тебе действительно лучше покинуть прямо сейчас это место. Не только лабораторию, но и здание. Я даю тебе шанс спасти свою жизнь.
По мере того, как Жен говорила, иронично-насмешливое выражение медленно стекало с лица Правительницы, сменяясь поначалу недоумением, а затем выражением подозрительного испуга.
– Ты… что ты хочешь сказать? – запинаясь, выдавила она, внутренне холодея от какого-то недоброго предчувствия непоправимой беды. Только теперь она заметила в глазах дочери необычную осмысленную грусть. Продолжая всё так же грустно смотреть на мать, Жен ответила:
– Через несколько минут здесь всё взлетит на воздух, мама.
– Нет!.. – сдавленно вскрикнула мать, подавшись вперёд.
– Помнишь, я говорила тебе, что очень скоро наступит конец всему этому кошмару, стоит нам только добраться до Правителя? Так вот, мы изобрели оружие невидимое глазу, но способное взорвать не только центральное здание Сениума, но и расположенные вблизи лаборатории. Вместе со всеми установками для цефалотрансплантации и документами.
– Врёшь! – яростно прошипела мать, отказываясь верить в то, что дело всей её многовековой жизни сейчас будет уничтожено, вот так, в несколько мгновений.
– Врёшь! Ты блефуешь!
И кинулась к стене с поднятой рукой в поисках кнопки мгновенного вызова охраны. Внезапно замереть на месте её заставил спокойно-сочувственный тон дочери:
– Мама, подожди! Не делай этого. Выслушай меня спокойно, пожалуйста.
Это сочувствие в голосе и нестерпимо осознанная грусть в глазах не предвещали ничего хорошего. Рука матери бессильно опустилась, она обернулась к дочери с выражением застывшего ужаса на лице.
– Согласно первоначальному плану, – начала объяснять Жен, – Правитель, то есть ты, подлежал уничтожению. Исполнитель не был назначен: им мог быть кто угодно из спасательных отрядов. Основным препятствием исполнения было то, что мы не знали, кто Правитель. Эта информация была тщательно засекречена даже от жителей Сениума.
При этих словах мать машинально кивнула.
– Но сегодня ночью, – продолжала Жен, – когда я вернулась домой и не нашла тебя, я поняла, что ждать больше не имеет смысла. Что я сама разыщу Правителя и уничтожу его и все эти его установки для цефалотрансплантации… Чтобы он не смел больше никогда, ни у кого отнимать матерей… Чтобы не смел больше разлучать детей с родителями… Чтобы не смел больше убивать… Я вживила себе чип-взрывчатку, и вот я здесь. Секрет оружия в том, что стоит мне обнять тебя, как мы с тобой и всё, что находится на сотни метров вблизи, взорвётся.
Последние слова Жен подкрепила жестом, изображающим объятие, раскинув руки в стороны и вытянув их в сторону матери, тут же инстинктивно отпрянувшей назад.
– Это оружие так и назвали – «смертельное объятие», – завершила Жен объяснение. При этих словах Правительница мельком бросила взгляд на запертую дверь, прикидывая в уме, успеет ли она в мгновенье ока добежать до двери, отпереть её и, выбежав из здания, скрыться на такое расстояние от него, чтобы взрыв не достал её; затем также мысленно прикинула расстояние, отделявшее её от Жен, и поняла, что если та решит заключить её в смертельное объятие, то ей это, без сомнения, удастся.
– Уходи! – приказала Женес. – Даю тебе на всё пятнадцать минут.
Правительница, не смея верить спасению, опрометью бросилась к выходу, не думая и не заботясь больше ни о своих установках, ни о формулах, ни о прочих научных открытиях. Отворив дверь, она внезапно остановилась и, обернувшись к своей спасительнице, спросила:
– Но… почему?
Жен снисходительно улыбнулась и терпеливо объяснила:
– Так и не поняла? Потому что ты – моя мама.
автор Влада Галина